Особенности постановки оперы
Понедельник, 28 июня 2010, 16:29:09
Театр Актеры
Александр Цилинко
В Англии, например, мы играли сцену на кладбище "В доне Жуане" по одному, во Франции – по-другому, в Германии – по-третьему.
Мы готовили постановку оперы «Дон Жуан» для гастролей в Европе. Это был 1998 год. Как то Борис Александрович Покровский увидел моего Дона Жуана во время одной из репетиции, и сказал: «Я не могу сегодня репетировать, давайте, я подумаю».
Прошел день. На следующий день он приглашает постановщика по фехтованию. В результате этого решения перед увертюрой оперы появился бой на шпагах. Дон Жуан ведет бой с четырьмя черными людьми, в то время как зритель заходит в зал. Когда зрители уже полностью расселись и готовы к спектаклю, Дон Жуан убивает этих четверых противников. Сначала зал замирал, а потом вставал и хлопал минут 15. Этот неожиданный ход фантастически преумножил мою энергетику. И еще то, что для других казалось «много меня», он сделал еще больше. Его буквальные слова: «Идите за его вот этим внутренним темпераментом».
Этот ход вводил в роль, и зритель был уже мой. Зритель был полностью подчинен моему образу, уже следил за мной на едином дыхании.
Интересно, что когда мы были в Англии мы играли сцену на кладбище, например, по одному, во Франции – по-другому, в Германии – по-третьему. Покровский говорил, что по каким-то их национальным особенностям немцам будет неприятно наблюдать Дона Жуана, выходящего на кладбище. Поэтому я ложился на могильную плиту, ноги были на кресте и голова была обращена от зала. И так я лежал спиной к зрителю и вел целую сцену, не видя зал.
А вот Франции происходило все немножко с хитрецой. Мизансцены выстраивались так что возникало ощущение заигрывания с дамами
Самая была сильная картина в конце спектакля, когда Дон Жуан протягивал руку. Борису Александровичу не нравилось, как я протягиваю руку к Командору. Он говорил: «Ты как комсомолец ее протягиваешь, когда говоришь «На!» этому Командору-то». И вот он нашел удивительный ход. Покровский предложил, чтобы я бил кулаком по столу, потом отбегал в страхе, а уже потом из-за колонны говорил: «Вот тебе моя рука!»
Борис Александрович видел и чувствовал каждого. Меня порадовало, когда люди, хорошо знающие Покровского сказали: «Слушай, он тебе уже на третий день назвал по имени! Многих за 10 лет он звал только по имени отчеству».
