Большой оперный театр для детей
Понедельник, 28 июня 2010, 16:07:43
Дети Семья СтатьиТеатр Творчество
Александр Цилинко
В нашем театре за аудиторию надо бороться. Наша аудитория - это прежде всего дети. С ними надо быть правдивым. Ребенок – его, фактически, не обманешь, он воспринимает спектакль по тому как ты играешь. Если ты играешь искренне, если ты его увлек, вот только тогда он начинает воспринимать искусство.
Вы знаете, моя судьба столкнулась с разными театрами: я работал в театре Геликон, многое посвятил театру САЦ, работал в Большом театре, играл с группой в театре Покровского в каменной опере, в Уфимской опере, в Киевской опере. Что я заметил: судьба так сложилась у меня, что попадая в такие академические, как Одесский оперный театр, большие театры, мне казалось в них, что когда ставили для детей, немножко относились оперные певцы как к чему-то такому, может быть, даже несерьезному. Это такой легкий жанр – им так казалось. Для детей в 12 часов дня всегда шел «Теремок» или еще какой-нибудь спектакль. И вдруг я попадаю в труппу театра САЦ и что я замечаю: это замечательная труппа, которая может играть для детей с другой отдачей. А что такое отдача? Настолько серьезно опираясь на постановки современных композиторов, потому что чем еще нравится мне этот театр – в этом театре много идет современных композиторов оперы. И вот здесь я познакомился с Ефремом Подгайцем, Александром Владимировичем Чайковским, спектакли «Зимняя сказка» и «Дюймовочка», и я заметил, что это то, с чем сталкивались те певцы, когда был Верди, когда был Чайковский, когда писал вот это вот. Живой композитор и современная музыка, которая настолько дает другие ощущения, другие встречи, другие современные интонации, хочется так проникнуться. Могут поменять под тебя мелодию, тональность – вот это самое удивительное. Я понимаю теперь певцов, которые сталкивались с Верди и просили: «Напишите мне такие…». И что у этого театра есть? Вот если в Большом театре взять любого солиста, он бы даже не справился со многими спектаклями этого театра, потому что есть такое ощущение у них уже привычки – вышел на сцену такого знаменитого Большого театра, тебе похлопали, и артист иногда даже не чувствует, передал он состояние, правильно ли он сыграл роль. Есть такая немножко эйфория. Здесь, в этом театре нет тщеславия, здесь нет такого ощущения, что за это тебе похлопают или, как в других театрах, цветы подарят. В нашем театре за все надо бороться.
Ребенок воспринимает искусство, когда сопереживает герою
Тут надо быть настолько правдивым. Ребенок – его, фактически, не обманешь, он воспринимает это настолько, если ты играешь, если ты его увлек – ребенка надо увлекать в свою роль – если ты его увлек, он начинает с тобой сопереживать. Потому что взрослые позволяют – театр – это же форма придуманная, это же неестественно. А вот ребенок, он опирается в спектакль как на то, что как будто это настоящая правда. И если этой правды он там не видит, он не будет это слышать, ты не сможешь его увлечь, и твой спектакль обречен на провал однозначно, потому что начинаются хождения в зале и это невнимание зрителя передается на сцену.
И этот холод между зрительным залом и сценой начинает проявляться. Очень сложно потом быть в образе. А вот в спектакле «Зимняя сказка», где я играю короля Леонта сицилийского по Шекспиру, мне чем нравится, настолько удивительно встречаться со своим зрителем, когда встречаются мама, бабушка и дочка. И вот когда они рассказывают, что они там увидели – они все втроем видели что-то свое, представляете? И мне, как исполнителю одной из ролей приятно иногда слушать, что одна увидела одно, другая увидела совсем другое. В Большом театре происходило даже так: когда-то на постановке «Игрока» Прокофьева спрашивали: «Ну как, Вы меня видели?» Они говорят: «Нет, не видели, но слышали». Там даже не увидишь, кто это, тут можно разглядеть, кто и как. Это, конечно, тоже очень важно. А самый удивительный случай в моей судьбе – это, когда я в бассейне плыву, а навстречу мне плывет мальчик и как закричит: «Мама!» Я думал, что-то с ним случилось, истерика. Мы его подняли в бассейне, он бежит к маме и кричит: «Мама, это мой любимый актер!» Это не то, что взрослые, это ребенок! А любимая роль его – волк: «Это мой любимый актер, он играет волка». Это приятно.
